Все войско дружно захохотало.

– Потише! Потише, честное войско. Дело стоит!

Не скоро на майдане стало тихо. А когда войско успокоилось и затихло, атаман Епифан Радилов, теребя шапку, заговорил иным – притворно мягким голосом.

– Нам, стало быть, казаки да атаманы, надобно ныне писать царю и великому князю Михаилу Федоровичу…

– Ну, дальше, дальше! – закричали нетерпеливо казаки.

– Стоим мы-де противу твоих неприятелей, противу татар и турок, и бьемся, не щадя голов своих, и служим мы тебе, царю, только с воды да с зеленых трав, а не с поместий и не с вотчин.

– А не тебе бы, атаман, писать и говорить о том, – сказал Татаринов, – ты больно сам тяжел в богатстве!

– Да он, – крикнул Наум Васильев, выйдя вперед, – давно не стал служить с травы, давно с татарами не бьется за дело всей земли! Коль многие другие раньше казачьему житью завидовали, так нынче что? Нужду несем!

– Скинуть пора Епифана! – крикнули одни.

– Не любо скидывать! – вопили другие.

– А скинуть надобно!

– Не любо нам! Не скидывать!

Атамана Радилова не скинули. Оставили – густо кричали многие: «Не скидывать!»

Радилов приободрился. Пройдясь на помосте, он заявил, чтобы всех беглых, с верхних городков и с нижних, выдать на Русь, боярам. Войско пригрозило Епифану смертью и сказало громовым, страшным и властным голосом:

– С Дона на Русь не будет от нас выдачи. И никогда того на Дону не бывало. В уме ли атаман Радилов?!!

Расправив бороду, Радилов стал говорить войску, что его добро, прижитое в походах, бабы порасхватали, перетаскали дорогие шали, персидские ковры, зерно разгра­били.

Наум Васильев крикнул:

– А ты не воруй! Зерно то царское. От нас урвал! В дожди сидел в землянке, войско бросил!

– Заворуешься еще, – сказал Татаринов, – не толь­ко скинем с атаманства, а кинем в Дон!

Притих Радилов, но все-таки потребовал от войска выдачи ему холопа беглого с Калуги, который объявился в городке и неизвестно по какой причине понасмеялся с бабами, беспутными вдовицами, над ним, атаманом. Зерно атаманское, всю рыбу взял, другим раздал.

Войско стало переговариваться, переглядываться, допытываться, о каком человеке из Калуги речь шла?

– А ты, атаман, толком сказывай, кто человек тот беглый?

– Вор объявился! – проговорил Радилов. – Детина в косую сажень ростом.

– Постой! Не тот ли человек, – сказал Каторжный, – который в битве с татарами коня с одного маха колом убил?

– Да, видно, тот. Другому не убить, – проговорил Радилов. – Поди теперь сыщи! Кулак не меньше пуда весом.

Радилов не хотел добавить, что беглый человек кинул его в землянку, а дверь бревном подпер.

Войску захотелось повидать того человека богатырской стати.

– Где та диковина? – кричали казаки. – Где он?

Черноволосый, кудрявый и черноглазый мальчишка, забравшись на высокий плетень, поблескивая глазами, крикнул:

– Гей, атаманы, казаки! А дядька тот на Дону. Гляди-ка туда! Вон он! – и показал черной от загара рукой в ту сторону, где стоял окруженный бабами Осип Петров.

– Задержать, не то уйдет! – закричал Радилов. – Тяните его сюда на суд-расправу!

Все на майдане повернулись, затихли, глянув тысячью глаз на берег реки, а потом вдруг сорвались с места и широкой лавой двинулись к Дону.

Пришли казаки. Обступили Петрова. Глядят – удивляются, иные бабы схватили мокрое белье, коромысла, шесты и плетенки, метнулись в сторону.

– Эй, человек! – подбегая, крикнул Епифан Радилов. – Ты воровал у меня? Отвечай перед войском.

Осип Петров презрительно посмотрел на атамана, легонько усмехнулся.

– Которые на Руси у нас бывают воры, – сказал он, – тем ставят царское клеймо на щеку – вор! На мне нет царского клейма и не бывало.

– А ну, веди его к майдану! – крикнул Радилов. – Там разберем.

– Да он не вор, – закричали бабы издали. – Он добрый человек!

Осипа Петрова, окруженного войском, мальчишками и бабами, привели на войсковой круг.

– Пиши! – приказал атаман Порошину, когда войско остановилось и стихло.

– Беглый? – грозно спросил Радилов.

– Беглый, – ответил Петров.

– Пограбил атамана?

– Не только атамана грабил, – ответил Петров, – а и бояр пограбил многих: тульских, калужских, московских, каширских. Немало их разорил. А то, что грабил я, шло мужикам да вдовым бабам.

– Любо! – гаркнули все на майдане, посматривая на пудовые кулаки беглого.

– Пиши! – приказал атаман Порошину. – Беглый, который…

– Да постой ты, Епифан Иванович, не торопись, дай разглядеть человека! В жизнь не видывал такого, – сказал Порошин. – Мне бы такие гири вместо рук.

– Пиши! – настойчиво сказал Радилов.

– Да кой ты черт пристал? – крикнул с середины согнувшийся старик. – «Пиши, пиши! Записывай! Отписывай!» Поспеется!

– Диковина? – громко спросил Петров у войскового дьяка, стоявшего с открытым ртом.

– Диковина! – сказал Порошин.

– Ну, погляди! Вот невидаль-потеха!

– Зовут-то как?

– Все звали Осипом. – Порошин отбежал к столу, оглянулся и что-то записал в бумагу.

– Чей сын? – опять спросил.

– Петров.

– Как пишешься в бумагах?

– Пишусь Петров.

– Стало быть, ты Осип Петрович Петров?

– Стало быть, так!

Порошин записал.

– Как деда звали?

– Звали Петром.

– Стало быть, ты сын Петра Петровича Петрова?

– Да, так! Порошин записал.

– А прадеда как звали?

– Отец мне сказывал – звали Петром.

– Ну, стало быть, и дед твой Петров Петро Петрович?

– Ну, стало быть, и то все так!

Войско зашевелилось, оживилось, заулыбалось.

Порошин спросил:

– Один в роду?

– В роду всех четверо. Отец да матушка родимая в счет не идут. Три мои брата – все три Петры, сам есть четвертый, да поп спьяну перекрестил меня на Осипа.

– Гей! Казаки! – закричал горбатый дедок, оскалив гнилые зубы. – Да тут кругом башка пойдет. Все перепутал.

Петров широко улыбнулся.

– А мы, – сказал он, – в своем роду не путали. Который старший сын – тот будет первый Петро, который средний – второй Петро, который младший – третий Петро, а который меньший – Осип!

– Стало быть, – задумчиво и серьезно спросил атаман Радилов, – ты самый младший?

– Да, всех самый меньший. В братьев своих не вышел. Пиши! Пиши, Епифан. Записывай! Видно, у тебя в роду все Епифаны? – с издевкой сказал Петров, потупя глаза в землю.

Атаман обозлился и спросил:

– Чего глаза непутевые прячешь?

Петров сказал:

– А мне бы на тебя глядеть только с горы высокой, да и то одним глазом, двумя глазами глядеть на тебя противно. Просил у тебя хлеба для беглых в верхних городках – не дал! И сказывал – не в нашу честь! А я в том твоей чести не вижу.

Войско крикнуло:

– Любо!

Михаил Татаринов, Наум Васильев и Иван Каторжный долго смотрели на Осипа, думая иное. Они загляделись, любуясь высокой грудью, широкими, могучими плечами Осипа.

– Эх, – с жаром проговорил Татаринов, – таких людей судить не станем. Не человек Петров, а богатырь! Я сам ведь видал его удаль и отвагу. Это он колом срубил коня, колом проткнул татарина.

– Да он ли? – спросили казаки. – Тебе всегда поверим, Мишка.

– Он!

– Ну?!

– Воистину! – сказал Наум Васильев. – Удалый че­ловек!

– Верим тебе! – сказало войско.

– Храбр человек превыше многой дерзости, – так войску заявил и Каторжный Иван, – пиши-ка его смело, Федор Иванович, в донские казаки.

Но войско еще спросило:

– А кого он, Осип, знает на Дону?

Петров сказал:

– Атамана Алешу Старого да казаков его станицы, в дороге встретились.

– Писать? – неохотно спросил Радилов у войска.

Войско Донское крикнуло:

– Люб человек! Писать Петрова. Коня из табуна дать лучшего. Дать саблю острую! Скинуть сермягу рваную! Дать одежу, шапку меховую!

Из войсковой казны Петрову дали все по приговору войска. А к верхним городкам – о том просил Петров – послали казаки единокровным братьям, беглым на Дон, будару с хлебом и две будары с рыбой.