– Ай, ну? Перехрестысь! Не вирю!

Старой перекрестился.

– Теперь вирю! Да ты ж, кажись, до нас в Чигирин приходыв?

– А ты не Петро ли Матьяш? – спросил Старой.

– Он самый.

– Купцом будешь: едва узнал.

Петро Матьяш соскочил с коня и лихо гаркнул:

– А ну, хлопци, добры запорожци, слизайте с коней!

– Слизай с кон-н-ней! – скомандовали есаулы.

Запорожцы спешились. Коней в поводках держат. Шапки сняли. Приглаживали вспотевшие оселедцы [52] . А Матьяш жарко хлопнул ладонью, здороваясь со Старым:

– Ты будто у меня про Богдана пытав? – спросил он. – Богдан с поляками воюе. А управится ли, того не знаемо. Жизнь в Запороге невмоготу. Шляхта забила нас. Паны всякие на шею сели – Острожские, Вишневецкие, Конецпольские, Потоцкие, Смотрицкие!.. Смоленск забрал собака-пан. И Вкраине ридной нема спасения. Вот то ж Богдан и хоче королю-пану зробить тее, щоб пан-король Владислав стояв до горы очима, а до земли плечима, або аж раком до Кракова. А нам що треба? Не зивай, казак, – на то великий ярмарок!.. Гайда в подмогу персидскому шаху – туркив бить.

– А ты, Петро, добрый запорожский атаман, останься в Черкасске, – сказал Старой. – Пускай отдохнут твое войско и кони. Мы с тобой потолкуем за чаркой вина да обсудим, как дальше быть, какому царю служить. Войско у тебя большое, справное… А идти вам куда? Искать счастья, не зная, где лежит оно? В чужих краях гулять – опасный промысел! Пойдем-ка в мою землянку. За войско свое не бойся. Вот вскоре вернутся наши казаки с ловли – накормим вас свежей рыбкой.

– Ладно! – сказал Петро Матьяш. – Гей! Казаки, славные запорожци! Расседлывай коней! Сворачивай с дороги! Рыбкой покормят нас на Дону – свежатиной!

Четыре тысячи казаков Запорожского войска свернули с дороги в поле, расседлали коней, расположились на земле. Матьяш, размахивая руками, пошел со Старым в его землянку.

– Ульяна! – сказал Алексей, весело открывая двери. – Возьми-ка у соседей бочонок вина. Скажи там, чтоб сбегали за атаманами: пускай зовут Каторжного, Татаринова, Наума Васильева. Пожаловал к нам гость доро­гой – Петро Матьяш.

Ульяна, накинув полушалок, быстро вышла, а за ней, уцепившись за юбку, побежал и Якунька.

Атаманы явились скоро. Когда они вошли и поздоро­вались, Петро Матьяш недоверчиво посмотрел на них и, сняв свою свитку, повесил ее на колок возле двери.

– А ты бы, голубонька моя, – сказал ласково Старой вошедшей Ульяне, – на солнышке погрелась.

Ульяна вышла, обласкав глазами мужа. Атаманы молча уселись за стол. Познакомились с гостем.

– Ну, говори дело, куда идешь, Матьяш? – спросил Татаринов.

Петро сказал, что идет он с войском в Персию «добывать для казаков счастья».

Атаманы рассмеялись. Матьяш обиделся.

Старой сказал:

– В такую даль вести войско! А еще найдете ли счастье у персиян?

– Найдем, – уверенно сказал Матьяш

Наум Васильев промолвил:

– Слава и добыча рядом… Пей!

– А где ж? – недоверчиво спросил Матьяш.

– В Азове, – сказал прямо Татаринов, – в Крыму… Ну, пей!..

– Придумалы, браты… Эге! Я не дурний. Я голову свою кидать зазря не буду. Гей! Султану дай – зрубае, царю отдай – смахне голову секирой острой… Азов запорожцам – нескладная игрушка. Переколотят всех гарматами… В Кизилбаши нам ехать, то дило!

– Ну, пей еще! Хлебни из царской чаши, – смеясь, сказал Татаринов. – Ты больно несговорчивый. Запасов, брат, мы имеем множество: и пороху, и свинца, и хлеба, и рыбы всякой. Самый счастливый случай… Пей! Саблю держи вострей!

Матьяш пил жадно, но твердил свое:

– Дило, хлопци, погане! Оставайся, казачина, ночуваты, а завтра повечеряешь… В уме ли вы, браты: Азов брать?!

Атаманы стали горячо доказывать ему выгоду взятия Азова.

– Твоих – четыре тысячи, – говорил Иван Катор­жный, – да наших наберется пять. Не опрокинем турка? Ну! Попомни смертный час, дай руку! Турки искони надругаются над нашей православной верой. В полон брали они отцов, сестер и матерей наших, за море продавали, везли в Чуфут-кале. Освободим, Петро Матьяш, единокровных братьев, а басурманов склоним под саблю острую! Не думай долго. Эх, сидел бы тут за столом ваш батько Хмельниченко – другое б дело было!

Матьяш, подумав, спросил:

– А гарматы, хлопци, у вас е? У азовцев, слышал я, проломных гармат три сотни и малых гармат сотня.

Татаринов засмеялся пренебрежительно:

– У нас четыре фальконета! Поди, не мало?

– Го-го! – сказал Матьяш. – То ж дерзновенно, хлопци! Нам же не сдужать турка. То ж невозможно!

– Нам то возможно, Матьяш. Ты вот что скажи: пойдешь с нами? А ежели не пойдешь, то ты о том нигде не объявляй. Убьем! Пойдешь – вся слава пополам.

– А царь? Что скажет царь? Казнит!

– Так ты нам сказывай: пойдешь? – настойчиво добивался Татаринов.

– Петро Матьяш пойдет! – уверенно сказал Старой. – Не подведет. И надо нам не мешкая к царю за порохом, за ядрами и за свинцом поехать. Поедет Каторжный. Ему это с руки… Ну, пойдешь в Азов, Петро?

Потупив взор, Матьяш сказал:

– Пойду. Пропала голова!.. Налей-ка, атаман, мне в чарку царскую…

Каторжный налил. Матьяш выпил залпом вино, накинул свитку и вышел из землянки.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Петро Матьяш приказал своему отряду стать в Монастырском урочище, в семи верстах от Черкасска.

Донские казаки вернулись с рыбной ловли с веселыми песнями и выкинули на берег столько свежей рыбы, что ею можно было прокормить все войско. Выброшенная на берег рыба трепыхалась и блестела, как расплавленное серебро. Навалили всякой рыбы шестнадцать курганов. Тут бились осетры, севрюги, белуги; сгибаются, скручиваются, открывают широко рты, зарываются головами в кучу и подкидывают мелкую рыбешку. Стерлядки, шипы, тарань широкобрюхая, лещи плоские и широкие, с прозрачными плавниками, рыбцы, круторылые сомы – все было тут. Чехонь и селява, упругие и злые рыбы, так и подпрыгивали, переворачивались с боку на бок.

Петро Матьяш стоял на берегу и любовался красноперым, золотистым, пятнистым донским сазаном.

– Вот рыба – бис! – говорил он смеясь. – Осатанела рыба! Подставь бревно – перешибет!

Рыбу кидали на берег широкими деревянными лопатами.

– Рыбеха у нас дуреха! – шутили донцы. – Отведайте рыбешки, братки-запорожцы! А маловато будет – за Азовом еще достанем. Ешьте, братцы-запорожцы, ставьте костры по берегу.

– Где ж вы такую рыбу вылавливаете? – спрашивали запорожцы. – Нам бы такую на Днепре…

– Ге! Славные казаки! – важно сказал атаман Татаринов. – Дон-то у нас широк. Донец – поуже. А речек мало ль? Калитва, Хопер, Медведица да Быстрая. Есть Иловля, есть Сал! А наибольше рыбы гуляет не здесь: плавает она за Азовом-крепостью! Глаз часто видит, да зуб не сразу берет. Там, запорожцы, рыбки – завались! Пруды пруди. Москву кажинный день корми… А вот же, не взять нам рыбы. Той рыбой турки кормятся. Вам ведомо?

– Звистно!..

Наварили казаки ухи, и запорожцы наелись донской рыбы вдоволь. Весь берег в Монастырском городке покрылся рыбьим золотом – чешуей, костями. И детвора с Монастырского потешается: один, схватив сазана за красные жабры, скачет по дороге; другой гонится за ним. А донские казаки, разворошив рыбу лопатами, кидают ее в возы-розвальни и везут к верхним юртам. Бабы с подоткнутыми подолами разделывают рыбу для сушки на солнце. На всех плетнях уже развешана рыба, разбросана по земле, разложена на крышах землянок. Высохнет рыба – и бабы сложат ее в пузатые бочки, в кожаные мешки, глиняные макитры. Приберегут сушеную рыбу для дальних походов.

Петро Матьяш прогуливался по берегу, все раздумывая – идти ли ему в Персию или оставаться здесь, на Дону? Край степей, курганов и рек, раздольный край конских табунов понравился ему. Ходил он по берегу и все думал: «Широкий Днипр Петро Матьяш сменяв на Дон-реку. Но и Дон-река просторная, и море близко. А в Персии – какие еще будут реки?»